Стемнело. Давет не хотел так задерживаться. Хоть он сам был довольно далек от политики и миролюбив, но происходящее в мире заставило его проклясть тот день, когда начался Прорыв. Уже с десяток лет длилась эта тяжба и погоня за пришельцами, которых становилось все больше и одновременно все меньше, потому что даже в таком мирном краю, как Фантазия, рыскали патрули Теней и Кошмаров. В столице - их полиция. Их полиция - в столице меморий! Неудивительно, что даже успешная торговля, ставшая редкой из-за общего страха, Давета не радовала.
Он по несколько часов проторчал на таможнях, его досконально спрашивали о том, куда, с чем и откуда он едет... И вот результат - дорога едва видна в ночной темноте под сенью огромных деревьев, а он только полпути проехал по дороге в деревню.
Обстоятельства заставили свернуть с безопасного тракта и поехать по обочине. Подгоняя коня и освещая путь лампой на небольшом шесте, Мотуин съехал на знакомые тропы в лес, надеясь сократить свой путь хотя бы вполовину. Если он не заблудится. Если не услышит воя и криков диких зверей.
Конь моры шел рысью. Хозяин тем более не хотел, чтобы его скакун споткнулся о корень и повредил ногу. Конечно, Давет смог бы заночевать в лесу и развести костер - погода сегодня была теплая и сухая - но ночевать в глуши ему не хотелось. Он даже жену предупредил: сегодня вернется быстрее, чем в прошлый раз.
Конечно.
"Когда же это закончится...", - со вздохом подумал мужчина. Пока он был в городе и обедал в таверне, он слышал, что сейчас ведутся почти непрерывные переговоры между альянсами и даже среди Теней появляется с каждым днем все больше тех, кто тоже устал от гонений. Может, это значило, что скоро все прекратится. Особый интерес вся эта охота сейчас реально представляла только для кошмаров: благодаря стараниям темных, эти могли легально едва ли не устраивать резню и наконец не жить впроголодь. И несмотря на вражду между пожирателями и мемориями, первый находились под протекцией, а значит, могли без всяких запретов и опасений рыскать по местным городам и лесам. Страшное, смутное время.
За этими недобрыми мыслями, которые разъедали душу Давета, он приблизхился к деревне. Оставалось проехать, по его расчетам, каких-то десять километров. Лес редел, превращаясь в пролесок, впереди показались руины старой покинутой деревни, когда-то пострадавшей от пожара. Иногда здесь встречались бандиты, но в основном в уцелевших домах ночевали путники. В нынешние времена - скрывались иномирцы, Мотуин сам недавно видел несколько человек. Но они никогда не оставались на одном месте надолго с тех пор, как в Суун-Кода от них отвернулись и сдали теням. На выезде из леса звезды ярко осветили путь, поэтому Давет затушил лампу. Он расслабился, мысли о скором возвращении грели его.
Но вдруг мора резко очнулся от пронзающего душу крика. Визг повторялся непродолжительно, и сменился на плач, неразборчивые слова и мольбу о пощаде.
Крик разорвал тишину так внезапно, что Давет сперва не поверил в него. Но как только он услышал всхлипы и мольбы в некотором отдалении от себя, он резко замотал головой в поисках источника звука, а обнаружив его - ударил коня в бока и рванул в ту сторону. Голос был высоким, определенно принадлежал женщине или ребенку. Кто вообще мог знать, что там происходит...
Проехав несколько метров, мужчина спешился. Звуки очевидно исходили из-за полуразрушенной стены старого деревянного дома, в который Мотуин и вбежал. И что он увидел? Парнишку на вид лет 14, очевидно иномирца - он был чем-то похож на мора, но не обладал той яркостью, хотя его эмоции были остры, и Давет почти кожей ощущал его страх. Деморализовывающий страх, к которому примешался собственный ужас мемории, когда он увидел троих обступивших ребенка кошмаров.
- О, Древние, что... - сдавленно выдохнул мужчина. Но потом он почувствовал ярость, ту самую, с которой он думал о Прорыве и о несправедливости в отношении таких же живых существ, которые вообще по собственной воле попали в этот мир. И из этого мира людей, сидов - да кем бы они ни были - пытаются изжить. Давет был одет в свободную рубаху с закатанными рукавами, и татуировки на его руке и открытой груди засияли, подпитываясь бурлящим чувством.
- Отпустите его. Он всего лишь дитя и никому ничего не сделал, - потребовал Давет. Правда, все, что он мог - это требовать. Мора не обладал ни оружием, ни боевой подготовкой, а из всех средств защиты - только пара знаний. Мотуин надеялся, правда, что кошмары не тронут гражданского. А ребенка он бы увез с собой, что бы на это ни сказали в деревне.
Но кошмары тронули. И не только ребенка.
- Уйди, мора. У нас приказ, - прошипел один из пожирателей, и Давету показалось, что с ним говорили сразу пятеро. В ушах звенело от множащихся звуков и зловещего шепота. Кошмары, игнорируя Мотуина, верунлись к ребенку. Он оказался прижат к остову стены путами из копошащихся, подобно опарышам, белых отростков, которые росли из земли и тел налетчиков. К горлу Давета поневоле подступил ком. Он, не отрываясь, смотрел за экзекуцией, а один из пожирателей наступал на него самого, пытаясь запугать и вынудить бежать.
Давет был в ужасе. Но с новым криком мальчика в ответ на потянувшиеся к его лицу черные языки, вываленные из стянутых перепонками пастей, он ринулся вперед. Со всей силы толкнув стоящего перед ним налетчика, мора выставил вперед руку и быстро начертил пальцем в воздухе "Щит", надеясь наложить его на иномирца.

Заклятие обволокло подростка плотной красноватой оболочкой, которая тут же затрещала под давлением. Шевелящиеся отростки отпрянули от закрывшегося мальчика, а кошмары болезненно взвыли - сразу хором, жуткими, то ли звериными, то ли человечьими голосами. Давет закрыл уши. Ему казалось, что один этот вой вытеснил из него все хорошее. В голову лезли мысли лишь о том, что сейчас он никак не сможет спастись, а дома - его семья... Краем глаза Давет увидел, как мальчишка, оглянувшись, затаил дыхание и побежал. Его защищало заклинание, и иномирец просто хотел воспользоваться шансов выжить. Давет не ждал помощи. Ребенок ему все равно бы не помог.
Собравшись с силами, мужчина вновь поднял дрожащую руку и снова начал чертить "Щит". Но пальцы так тряслись, что знак выходил изорванным, и свет рассеивался. Он утекал в раскрытые пасти, и Давета окружали страшные красные глаза. А в какой-то момент перед лицом у моры вспыхнул чужой знак, и мужчина перестал сопротивляться. Он просто пришел в оцепенение, не в силах пошевелиться, но чувствуя, как холодные и влажные тела оплетают его, жмутся и давят к земле. Из груди рвался немой истеричный крик, но белые отростки заползали в рот и лезли в глотку, вызывая судороги, тошноту, боль...
Давет задыхался.
Из глаз текли слезы.
Но физическое страдание и беспомощность было ничем перед тем, что следовало дальше. Кошмары впились к него всем своим естеством, проникая за границы бренного тела - прямо в душу и сознание. Взор Давета затуманился, и он видел сперва лишь красно-черную какофонию, в которой позднее вспыхнули ясные образы... весь его дом - в огне. В крови. Уничтожали его иномирцы. Те, кому Мотуин всегда сочувствовал. Кого он всегда защищал под страхом сделать неверный выбор и предать свой народ. И когда мужчина с той же ясностью, что и наяву, видел, как насилуют его жену, как сыну перерезают глотку, что-то внутри отмирало. Каждая потеря близкого или знакомого знаменовалась смертью чего-то более важного. Давет видел крах, а рушилась его память. По кирпичику: с самого детства и до нынешнего дня. Оставались лишь сухие познания, страхи и обиды, но не то, чем он дорожил...

И то, что, казалось, убивало его часами, в реальности прошло за считанные минуты в голоде трех обозленных, алчущих света налетчиков.

Ночь прошла. По пепельной, изуродованной войной и мародерством земле брел человек. Казалось, он спал на ходу - он шел с почти опущенными веками. Ноги вели его сами по прямой, пока мужчина не споткнулся и не упал где-то на окраине леса, в который забрел. Он не думал ни о чем. Голова была пуста. На лице горели свежие рубцы от когтей или чего-то еще, едва запекшиеся. На щеке с одной стороны и через бровь и под глазом - с другой. С трудом мужчина осознавал, что у него есть имя, в котором теперь не было смысла. Которое пришло из ниоткуда и, ничего не знача, клеймило болезненный мозг.
Оказавшись на земле, он увидел над собой рассвет, пробирающийся через расходящиеся тучи. И ничего не испытал при виде ясного неба.